Название: Самоконтроль
Автор: grenzentur
Фэндом: KHR
Пейринг: Хибари Кёя/Гокудера Хаято (1859), легкий намек на 5927 и, возможно, 8027
Рейтинг: NC-21;
Жанры: слэш(яой), ангст, PWP, эксперимент и просто бред
Предупреждения: насилие, BDSM *ну и тому подобная бодяга*
Посвящение: Hegg. и [GunSmoker]
Часть 2
Проснувшись утром, Гокудера не обнаружил на кровати Ури. В принципе, в этом не было ничего удивительного, мелкая зараза обожала охотиться за ласточкой Такеши, когда тот выпускал птицу перед тренировкой, во время пробежки по убежищу.
С самого начала подготовки Бейсбольный Придурок вставал в шесть утра, в то время как остальные собирались на завтрак примерно к девяти. И до этого времени мечник уже успевал разогреться и, взмокший, раздражающе радостный, приходил на кухню, своей широкой и безмятежной ухмылкой отравляя существование остальным, еще сонным и отчаянно зевающим. Следом проскальзывала Ури, недовольная тем, что и в этот раз ей не досталась питомица Хранителя Дождя.
И вымещала свое недовольство она на Хаято, прыгая тому на спину и запуская когти в тело хозяина. Далее все шло по накатанной колее: нецензурный вопль подрывника, кошачье шипение, свалка, испуганные писки Хару и Кёко, веселый смех Такеши, плач Тупой Коровы и обреченные вздохи Савады.
Итог один — пара десятков взрывов, когда распаленный и озлобленный с утра пораньше Гокудера начинал раскидывать динамит не целясь, но в больших количествах, надеясь-таки зацепить злобную четвероногую заразу. Но, увы, вместо того, чтобы победно пинать потрепанную тушку кошатины, он был вынужден тащить со склада новые столы и стулья, плюс, подвешивать кухонные шкафчики. Благо, с электроникой возиться не заставляли. После того, как устанавливая плиту и подключая ее к трубе, Гокудера вслух поразмышлял о том, что будет, если в газовик сунуть динамит.
Его энтузиазма не оценил никто. Зашедший на кухню Десятый вовремя кинулся к своей правой руке и уговорил подрывника не дешифровать их местоположение для Мельфиоре. Босс потом еще минут десять широко и неловко улыбался, кивая гениальному плану Хаято на тему того, как можно с одним лишь ящиком динамита уничтожить противника. Надо всего лишь найти в планах базы центральный отсек обеспечения — и дело сделано!
Его выслушали и попросили впредь не прикасаться к плитам, а заодно и к прочей электронике. Мало ли что еще изобретет деятельный ум и он решит устроить лабораторные эксперименты прямо на месте, а никого в этот момент рядом не будет.
"А жаль... Это была стоящая идея, которая разом могла избавить Вонголу от многих проблем... Но нет, этим героям всегда хочется сделать все как можно пафоснее и трагичнее. Проще надо быть" — лениво размышлял Хаято, медленно потягиваясь.
Прищурившись, парень откинул с лица мешающие волосы и посмотрел на прямоугольник электронных часов. Светящиеся зеленые цифры показывали половину седьмого.
"Ну и прекрасно. Хоть душ приму до того, как пойду к этому ненормальному"
Вытянув ногой тапки из-под кровати, Хаято встал и, прихватив полотенце с тумбочки, пошел в ванную.
Там недовольно оглядел в зеркале свое помятое лицо с синяком на правой скуле. Ничего удивительного, все-таки этот ублюдок даже не пытался сдерживаться, когда ударил его.
Осторожно притронувшись пальцами к пострадавшему месту, Гокудера поморщился и, отвернувшись от своего отражения, встал под душ, врубив сначала теплую воду, чтобы разморенное после сна тело не шибко возмущалось резкой смене температуры. Каким бы порывистым Хаято не был, даже он старался как можно дольше сохранить крупицы утренней неги, отчаянно не желая снова окунаться с головой в дневные проблемы.
Прикрыв блаженно глаза, парень оперся руками о кафельную плитку душевой кабины и наклонил голову, без особого интереса глядя на свои ноги и стекающие в сток потоки воды. Мокрое тепло проникало сквозь кожу, и, казалось, прогревало даже душу. Эту свернувшуюся глубоко внутри змею, вмерзшую за ночь в лед из-за судорожных сновидений-воспоминаний. Все эта Бьянки — напомнила, и плевать ей на то, что прошлое снова стало возрождаться горячечным радостным бредом.
Сновидения приносили чувство невероятной реалистичности и умиротворения. Из-за того, что 'она' снова была рядом и тонкие изящные пальцы под его восхищенным немигающим взглядом легко порхали по клавишам пианино. И тот ком неизменной ненависти к миру и людям покрывался плотным слоем инея, переставая проявлять себя. И все было прекрасно, Хаято снова мог широко и искренне улыбаться, а не натягивать на лицо от случая к случаю фальшивую кривую ухмылку или пресыщенный злобой оскал. Настоящий мир в такие мгновения казался ему всего лишь ярким детским кошмаром.
Но, в конечном итоге, от сна оставались лишь осколки безмятежности, что медленно таяли, пока Гокудера приходил в себя и понимал, что снова повелся на обман. И к нему возвращался контроль. Отогревшаяся в жаре раздражения и импульсивной злости змея снова делала его тем Гокудерой Хаято, которого все, как считали они, знали до последней мелочи, навроде марки сигарет, которые он курит и динамита за поясом штанов.
Все неизменное, как и его поведение. Стабильность, с помощью которой, ничего не меняя и ни к кому не привязываясь, он держал дистанцию и собственные чувства в узде. Свою ярость и ненависть он экономил для врагов, мгновенно переходя из состояния покоя в агрессивное нападение. Стихийный Ураган во всем своем проявлении.
Вскоре пар белой мутью застыл перед глазами и зависший было подрывник потянулся к регулятору температуры, чтобы сделать душ более холодным. Однако безликий голос, пронизанный угрожающими интонациями, проморозил тело и душу без помощи воды:
— Травоядное...
Вот так. "Травоядное". Обычно подобные выражения, произносимые людьми, звучат чересчур пафосно и наигранно. По крайней мере, Хаято знал лишь одного человека, у которого получалось говорить так, что не возникало ни тени желания рассмеяться или послать говорившего по всем известным маршрутам.
Мотнув головой, отбрасывая намокшие и слипшиеся пряди волос с лица, Гокудера повернулся и, раздраженно поморщившись, сложил руки на груди, глядя на прислонившегося к стене напротив Хибари:
— Что тебе нужно?
Все так же сверля Хаято немигающим взглядом, Глава Дисциплинарного комитета едко заметил:
— Я предупреждал тебя насчет пунктуальности.
— У меня еще больше десяти минут!
— Сегодня, разве, праздник? — вкрадчиво поинтересовался Хибари, совсем уж недобро прищурившись. — не помню, чтобы разрешал тебе задерживаться.
Чувствуя кое-какие смутные сомнения, подрывник спросил, закручивая регуляторы и обматывая бедра полотенцем:
— Который сейчас час?
— Без двадцати восемь. — с видимым удовольствием протянул Хранитель Облака, вертя в пальцах коробочку, в которой сейчас находились тонфа.
— Вот черт! — выдохнув облачко пара, Хаято рванул к выходу и, выбравшись, побежал в свою комнату, крикнув мужчине: — Потом будешь избивать. Дай хотя бы одеться и раздолбать этот сраный будильник!
Принял ли Глава Комитета брошенное впопыхах предложение, или же нет, подрывник сейчас предпочитал не думать. Так же из его головы вылетели все те лениво-философские мысли, что прочно опутывали своей незаметно-липкой паутиной отходящее после сна сознание.
Ну конечно, какая уж тут философия, когда ты оказался перед Хибари Кёей мало того, что раздетым и похожим по моральному состоянию на амебу, так еще и без самого замшелого куска динамита, не говоря уже о коробочках, только при помощи которых можно было хоть сколько-нибудь эффективно противостоять главному маньяку Намимори.
И то длительность поединка зависела бы от решимости парня и изрядной доли удачи. О победе никто и не заикается. Ибо, как уже говорилось, Хранитель Облака не умел проводить тренировочные бои — он, не сдерживая себя, пробивался к победе. Даже не так, на победу как слово ему было наплевать, маньяк всея Вонголы стремился к тому, чтобы уничтожить противника.
Так что, как отчетливо чувствовал на глубинном уровне подрывник, задержись он хоть на одно мгновение в ванной, заходящему туда после утренней пробежки Бейсбольному Придурку пришлось бы буксировать обескровленную тушку Урагана в медблок, на соседнюю с Десятым койку.
Залетев в комнату, освещаемую лишь ночником у двухъярусной кровати, Гокудера схватил часы и посмотрел на электронные цифры. Те, словно издеваясь над течением времени, показывали все ту же половину седьмого.
"Прекрасно" — саркастически подумал Хаято, бросая часы с закончившейся батарейкой на неубранную кровать и начиная судорожно натягивать на себя первую попавшуюся одежду.
***
Когда он пришел в тренировочный зал к ожидающему Хибари, было уже восемь. Зато, чувствуя тяжесть пояса с коробочками и несколькими десятками динамитных шашек для подстраховки, Хаято почувствовал, как к нему возвращается уверенность. И решимость не уступать старшему Хранителю, хоть как-то вернув должок за бессознательного Босса.
Если бы ему предстояло сражаться против кого-нибудь другого, Гокудера бы был полностью уверен в своем преимуществе. Стреляющий сгустками пламени Урагана наруч с черепом и динамит — хорошее оружие, позволяющее держать противника на достаточном расстоянии. Тем более в его умелых руках. Но сейчас напротив Гокудеры стоял Хибари, а с ним нельзя было полагаться ни на что.
Сунув в уголок рта сигарету, Хаято поднес к ней зажигалку. Рука немного дрожала, выдавая мандраж и волнение, пронзившие каждую мышцу.
Позволив подрывнику закурить, Хибари атаковал. Он сократил разделяющее их расстояние так быстро и легко, что молодой Хранитель лишь успел подумать о том, как хорошо бы было иметь оружием большую шипастую булаву, но развить эту мысль не успел, так как ему пришлось, бросившись на пол, в двойном кувырке уходить с линии атаки. Вскочив на ноги, Гокудера постарался оказаться как можно дальше от Хранителя Облака, оставив динамит на том месте, где они должны были столкнуться, и на бегу высвобождая оружие, запылавшее алым пламенем.
Убедив себя не терять рассудок в начале поединка, подрывник сделал глубокий вдох и, резко развернувшись, не целясь, выстрелил сгустком пламени в облако обломков, взметнувшихся в воздух после взрыва динамита. А через мгновение упал на землю, пропуская пролетевший над самой макушкой шипастый шар ежа. Хибари решил не размениваться по мелочам, еще до завтрака превратив Хранителя Урагана в отбивную.
Сердце колотилось как бешеное, застряв где-то в области глотки, в голове пульсировало, даже судорожно втянутый легкими сигаретный дым не приносил облегчения, попадая в ноздри, вышибая слезу из глаз. И это только начало.
В рассеивающемся облаке показалась фигура Главы Дисциплинарного комитета, черный костюм которого был раздражающе чист даже после взрыва. Зажав фильтр зубами, Хаято из положения лежа выстрелил еще два раза, с небольшим интервалом, требующимся для концентрации. Оба выстрела прошли мимо, хоть с виду старший Хранитель не сделал ни единого движения. Но это только так казалось.
Перекатившись влево, пропуская мимо шумящего, как работающая бензопила, ежа, оставившего за собой на бетоне колею, Хаято выбросил меняющий направление динамит, понимая, что этот прием даже отвлекающим маневром назвать невозможно. Все же Хранители этого времени провели десять лет вместе и знают все уловки и приемы друг друга в совершенстве, так что подрывник оказался в заведомо невыигрышном положении.
На что рассчитывал Реборн, выпустив старшего мафиози против молодежи, сказать трудно.
То ли на прорыв, то ли на то, что Хибари отправит их всех в могилу и им не придется сражаться с Мельфиоре.
По крайней мере, перед своей смертью Хаято собирался хоть немного потрепать Главу Комитета, надвигающегося на него сейчас с эскортом в виде еле сдерживающегося от движения ежа, своеобразно уравняв проигрыш Десятого.
Непрерывно уклоняясь от стремящегося размазать его по полу питомца Хибари, мешающего сконцентрироваться, чтобы выпустить больше воли в насмешливо ухмыляющегося мужчину, Гокудера судорожно решал, как же ему поступить дальше.
Держать дистанцию — и в итоге быть смятым этим зверем, такими же бешеным, как и его хозяин, или пойти на сближение и попасть под удар тонфа? В обоих случаях исход боя будет неутешительным. Зато Хаято знал одно — приблизившись почти вплотную, он сможет сунуть динамит в ухмыляющуюся пасть этому стремящемуся к его смерти ненормальному. Вот только собственное трусливое тело, в которым затряслась каждая поджилка от яркой перспективы быть взорванным вместе с Хранителем Облака, нехотя подчинялось ему, пытающемуся кинуть все силы на марш-бросок до цели с уклонением от движущейся с невероятной скоростью смерти, расчертившей пол зала на неравные части черными жирными линиями.
В воздухе повис запах паленой проводки, половина ламп погасла, а другая опасно мигала, грозя оставить Гокудеру в темноте наедине с Главой Комитета. Казалось, еще немного, и темнота, словно живое существо, опутает его своими щупальцами, оставив на растерзание одному из своих порождений, который в каких-то своих целях принял человеческий облик. А аварийного освещения в тренировочном зале нет, ведь никто при строительстве не думал о разрушающем железобетон еже Хранителя Облака. Просто запихнули провода как можно глубже, но и это не помогало сейчас.
Хаято, подкуривший новую сигарету, уже почти добрался до противника, и тот сделал шаг ему навстречу, поднимая тонфа, когда один из беспрестанно движущихся вокруг, свистящих на ультразвуке, монстров перерубил подачу света окончательно, сбив зарождающуюся атаку подрывника.
Тот резко остановился, а потом сделал несколько слепых шагов в сторону — лучше уйти с линии возможной атаки, пока радужные круги не перестанут плавать перед глазами.
Визга животного Главы Комитета не было слышно. Значит, он его отозвал, решив, что свою задачу он выполнил. А именно сбил подрывнику настрой, оставив его без возможности видеть противника, пожирая решимость и рождая страхи в неокрепшем подростковом подсознании.
Гокудера не боялся темноты. Но когда рядом кружит Хибари, увидеть которого нет возможности, страх вяжет узлы в животе, сжимая своими липкими лапами сердце, заставляя вертеть головой в попытке углядеть скользящую тень в неверном, и дающем слишком мало света, зажегшемся багровом пламени наруча.
Ожидание нападения в тысячи раз хуже самого сильного удара. И пусть заткнутся те, кто скажет, что это глупые детские страхи. Не они сейчас оказались один на один в погруженном во тьму зале с Хранителем Облака, который решил извести свою жертву, а потом быстро добить ее, когда она измотает сама себя.
Резко поворачиваясь в те стороны, где ему чудилось присутствие противника, Гокудера был готов в любой момент выстрелить мощным потоком пламени. Страх, расшатывающий уверенность, и воспоминания о бессознательном теле Десятого, стали лучшим стимулом.
Хаято понимал, что свет пламени выдает его местоположение с головой, но ничего не мог с собой поделать — он не готов был вступить в бой с Хибари вслепую. А тот, словно издеваясь, бесшумно кружил вокруг своей жертвы, явно наслаждаясь еле сдерживаемым ужасом, мелькающим в освещенных оружием, поднятым к лицу, глазах.
Сейчас он действительно был хищником, охотящимся на травоядное. Но и у травоядных есть, чем защищаться, и потому Хранитель пока не проявлял себя, внимательно наблюдая за мечущимся в еле сдерживаемой панике подрывником.
Когда напряжение достигло апогея, Хаято уловил почти неслышный свист и успел подставить литые щитки на предплечье под мощный удар тонфа. Рука отозвалось болью. Вмиг онемела, багровый огонь мигнул, слабея, и у выдохнувшего подрывника выпала изо рта сигарета.
В практически померкшем свете, кидающем алые блики на оружие боевика Вонголы, нависшего над Гокудерой, его лицо казалось одной из жутких масок, в которых язычники изображают богов войны. Издевательская ухмылка, будто приклеенная к губам, не доходила до прищуренных стальных глаз, глядящих холодно и, будто бы ожидающе.
Словно Хибари ждал от взвинченного противника чего-то интересного, но пока ничего стоящего не увидел. И, если так пойдет и дальше, эта игра ему наскучит и он избавится от Хаято.
Всего миг столкновения, растянувшийся для Гокудеры на минуты; слишком сконцентрировав внимание на худом лице Облака в обрамлении черных, торчащих во все стороны, как ежиные иглы, волос, подрывник пропустил удар с колена в живот, заставивший его согнуться пополам, судорожно кашляя. Пламя погасло, но оно теперь было и не нужно. Точнее, оно уже ничем не могло помочь.
Как только Хаято выпрямился, скрестившиеся под подбородком тонфа заставили его вскинуть вверх голову и сделать шаг назад, плотно прижавшись к Хибари. Только для того, чтобы ослабить давление душащего оружия на гортань.
Вжимаясь в жесткое тело, Гокудера, хрипло дыша, молча пытался разомкнуть медленно сжимающий глотку металл, безрезультатно скользя по нему пальцами. Всепоглощающий ужас, который парень никак не мог уничтожить, рвался наружу, еле удерживаемый физической оболочкой и гордостью, но тело уже начало конвульсивно дергаться, ударяясь о неподвижное сильное тело. Вокруг распахнувшего пасть оружия-черепа начало разгораться пламя, становясь с каждой секундой все ярче, гуще.
Хибари, склонившись над прижавшим запрокинутую голову к его груди Хаято, посмотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза с невероятно расширенными зрачками и, ухмыльнувшись еще более зловеще, сказал:
— Стреляй. — Гокудера только захрипел, не имея возможности нормально говорить и еще раз судорожно дернулся, пытаясь хотя бы пнуть Хранителя Облака.
А тот, с удовольствием наблюдая за тем, как, секунда за секундой, тает решимость молодого Урагана соразмерно с сжиманием его тонфа, подлил масла в огонь:
— Стреляй, травоядное. Иначе в твоем горле окажутся шипы.
Новая угроза была услышана, но распадающееся сознание отказывалось воспринимать и ее. Конвульсивная пляска тела забирала последние силы, еще чуть-чуть, и оружие противника передавит трахею, а парень просто и банально задохнется. Последней надеждой для уплывающего разума был череп, но, с такого расстояния скопившаяся сила выстрела порвет их на куски.
Почему-то в разрываемую пульсацией крови голову Хаято билась настойчиво мысль, что, как только он попытается выстрелить, ему на полных основаниях сломают шею. Или это он себя так успокаивает? Хреновое успокоительное...
В глазах Гокудеры уже давно потемнело, дыхание давалось с болью, и то слабое. Он только чувствовал на лице дыхание Хибари и его разочарованный взгляд.
Но во вновь зазвучавшем голосе не было никаких эмоций:
— И где сейчас твой самоконтроль? Я припер тебя к стенке. Попавший в капкан хищник обычно отгрызает удерживающую его конечность. — уже сейчас это была самая длинная речь Главы Комитета, когда либо слышанная подрывником. Вот только сил удивляться не было. – Умри достойно или будешь подыхать медленно, скуля от боли.
Это было унизительно. И при таких словах появилась злость. Та, что пожирает душу, уничтожает разум и толкает на безумные поступки. Хаято не был долбаным суперменом и не расплавил тонфа силой мысли. Но и умирать медленно опозоренным перед собственной гордостью он тоже не желал. Просто, в очередной раз, дернувшись, он извернулся и сделал то, чего бы никогда не сделал в здравом уме и кристально чистой памяти. А именно зарядил кулаком в пах Хибари.
Каким бы тренированным тот не был, то место ведь не натренируешь и потому ослабление тонфа подарило так требующиеся парню мгновения, позволившие высвободиться и отскочить от мужчины, чувствуя, как воздух, свободно попадающий в легкие, кинжалами режет пересохшую глотку. Зато эта боль помогла ему собраться с мыслями. Точнее, с жалкими ошметками таковых, которые еще могли приходить в голову.
Он успел сделать всего пару выстрелов. Краткими мгновениями те освещали свою траекторию, чтобы взорваться от ударов о стены. Пока мощный удар тонфа, разбивший нос и губу Хаято, и последовавший за ним второй, едва не свернувший ему шею, не показал Гокудере, насколько разозлился старший Хранитель. И попытки отбежать, чтобы хотя бы собраться с мыслями, не принесли никаких результатов. Сильные удары, сыплющиеся со всех сторон, только подтверждали это.
Солнечное сплетение, ребра, печень, почки. Прицельность нападения рождала подозрение о том, что даже в сложившейся ситуации для Хибари противник был как на ладони.
Когда Хаято потянулся к поясу за динамитом и зажигалкой, ему отбили кисть. Рука, перебитая чуть ли не до перелома, перестала слушаться, пронзенная болью.
Гокудера постарался сосредоточиться, игнорируя изнуренное тело, недовольной пульсацией всех конечностей, ненавязчиво-навязчиво отмечая свой протест против творящегося насилия.
Хранитель Облака ведь не дух, он такой же человек из плоти и крови, значит, его присутствие можно ощутить, а направление атаки предугадать. Пусть в это и не особо верится, попробовать стоит.
Облизав пересохшие губы, Гокудера постарался не дергаться, впитывая в себя хрупкий баланс негаданной передышки. Он старался дышать глубоко и бесшумно, игнорируя боль в поврежденных ребрах, но конвульсивный пульс, стучащий в висках, мешал услышать хоть что-нибудь.
Потому подрывник едва не подпрыгнул, почувствовав, как что-то мазнуло по его шее. А следом пришло понимание — враг за спиной.
В это мгновение Гокудера, как никогда ранее, сожалел о том, что он не герой тех мультиков, что он смотрел в детстве. Ведь только они могли достать из какой-то пизды спичку и, чиркнув себя по заднице, поджечь динамит. Не смотря на все свои разносторонние таланты, Хаято, увы, так не мог. А зажигалка, которую он достал до того, как получил удар по руке, теперь безвозвратно утеряна. "Безвозвратно" — это до того момента, пока весь этот кошмар не закончится. Хотя, столкнувшись с действительно взъяренным Главой Комитета, парень подозревал, что для него все закончится навсегда.
Так что, сконцентрировав свою волю на то, чтобы сделать хоть что-нибудь, что заставит Десятого помнить о нем после его кончины, Гокудера резко развернулся, накладывая левую руку с оружием на сгиб локтя правой — для точности. А то она изрядно захромала после встречи верхних конечностей с тонфа.
Череп лишь на мгновение, словно преодолевая какой-то барьер, мигнул темным багрянцем и выпустил длинную струю кинжального пламени, освещая зал на десятки шагов. Но в разрушительной волне не исчезала фигура человека, не смотря на все надежды подрывника.
Лишь холодный металл снова прижал шею, заставляя запрокидывать голову и ловить в глазах Хранителя, освещенных отблесками огня, злость сытого зверя, играющегося со своей добычей.
А потом чувствовать, как сердце падает куда-то вниз, через блоки железобетона, через землю — и превращается в горстку пепла где-то там, среди мантии. Чтобы через секунду оглушительно удариться о ребра, мешаясь вместе с болью от прокушенного ушного хряща. Хибари хотел сделать ему больно — и сделал. За его недавнюю боль Гокудера должен был заплатить еще большей болью.
Довольный еле сдерживаемым криком, мужчина небрежно шепнул в кровоточащее ухо подростка:
— Слишком слабо, травоядное. Это скоро станет скучным.
Пинок под колени заставил Гокудеру упасть и от позорной коленно-локтевой его удерживало лишь оружие Главы Дисциплинарного Комитета.
Хаято не успевал понять, что происходит, весь хаос происходящего заставлял его сомневаться в собственной вменяемости. А уж когда жесткие пальцы зарылись в волосы и Хибари рывком заставил его еще сильнее запрокинуть голову, впиваясь жестким поцелуем в рот, прокусив губу подрывника до крови, Хранитель Урагана полностью уверился в том, что его вчера опоили во время ужина, и сейчас он во власти до жути реалистичных галлюцинаций.
Ну не мог настоящий Хранитель Облака сдирать с Гокудеры рубашку, грубо, все еще сжимая пальцами пряди волос, ткнув его лицом в пол. А когда Хаято попытался взбухнуть, прошипел ему в пострадавшее ухо:
— Заткнись, травоядное, и получай удовольствие!
Чтобы там не имелось ввиду под 'удовольствием', получать его парня совершенно не хотелось и потому он предпринял попытку по освобождению, закончившуюся тем, что раздраженный Хибари приложил свою жертву головой об пол, вследствие чего Хаято на какое-то время выбыл из реальности в блаженное небытие.
А когда пришел в относительную норму, почувствовал, что стало как-то прохладновато и неуютно. А когда ногти Хибари, расцарапывая до крови, прошлись по его обнаженному животу, заставляя напрячься мышцы пресса, Гокудера уже желал, чтобы все происходящее оказалось всего лишь галлюцинацией. Но, увы, слишком яркая боль, заставляющая шипеть сквозь зубы и выгибать спину в попытке ее избежать, указывала на то, что все происходящее является явью. А дергаться, стараясь вырваться, бесполезно, это только увеличит чувство унижения и злобного страха, заставляя метаться под тихое и едкое:
— Где же твой хваленый самоконтроль?
Хранитель Облака явно развлекался. Жестоко и не спрашивая ни у кого разрешения — так уж он привык, никогда не интересуясь чужим мнением.
Оставляя синяки и царапины, он с садистским удовольствием нажимал на треснувшие ребра и покрывшиеся кровоподтеками участки кожи, вдавливая тонкие пальцы так, будто желал, прорвав кожу, добраться до костей и внутренностей. Кусал подрывника за шею, вгрызаясь зубами в чувствительную плоть.
Теперь парню было больно и действительно страшно по сравнению с тем, что он испытал до этого. А сумасшедшего Главу Комитета, казалось, сдавленные ругательства прижатого к полу Гокудеры лишь побуждали к тому, чтобы оставлять больше отметин, делая ему еще больнее. Будто он действительно зверь, дуреющий от сладковато-металлического запаха крови, что плотно забил ноздри Хранителя Урагана, лишь подливая масла в огонь его ужаса и ощущения собственной никчемности.
Сейчас к нему приходило понимание, продираясь через колючую проволоку головной боли. То, что он умеет и чем гордится – не стоит ничего. И сам он на данный момент слабее даже Босса в те времена, когда Гокудера впервые его увидел. Змей в его душе бьется и шипит, плюется ядом – да что в этом толку, когда каждое движение грозит унизительной болью жертвы?
Навалившись ни спину Хаято, Хибари, продолжая истязать парня, шептал:
— Плачь, кричи, травоядное. — голос мужчины казался почти безумным. В нем было столько ярости и ненависти, что Хаято физически ощущал, как они кромсают его сознание, доставая до туда, до куда не способны дотянуться руки даже такого садиста, как Хранитель Облака.
Стиснув зубы, подрывник усиленно гнал от себя мысли о том, что случится дальше. Но то, что должно было случиться, твердым бугром, ощутимым даже через ткань штанов, упиралось ему в ягодицы, поэтому убедить себя в том, что маньяк Намимори решил его всего лишь припугнуть не очень-то и получалось.
Это чувство полнейшей беспомощности, перемешанной со страхом. Оно словно загрязняло подрывника изнутри. Словно его душу облили помоями. Тело сотрясалось мелкой дрожью, от холода и страха. Он не мог уже даже ругаться, просто сжимал зубы и кулак повинующейся руки сильнее.
Когда Хибари отстранился от него и перестал впиваться зубами в шею, парень даже вздохнул с облегчением. Но, услышав, как что-то щелкнуло, насторожился. Дернув рукой за ногу, мужчина заставил Гокудеру растянуться на бетоне. Потом сел на ему на ноги.
Скользнувший по спине от поясницы до загривка язык заставил парня поежиться, и напрячь мышцы спины, вновь ощущая, как пальцы Хранителя Облака захватывают пряди волос и прижимают голову к полу, стесывая щеку до крови о шероховатую поверхность. Хаято не надо было быть провидцем, чтобы понять, что его не зря так обездвижили, но, когда он попытался дернуться, на коже спины появился первый надрез. Немного кривой из-за резкого движения подрывника.
А дальше он мог только, сдерживая крики, смотреть широко раскрытыми глазами в окружающую темноту.
Его много раз ранили в сражениях, он еще помнил, как его тело служило мишенью для ножей Бельфегора. Но тогда, в пылу схватки, движимый желанием принести победу Боссу, он почти не чувствовал боли. Сейчас же, когда он оказался в таком положении, скупые порезы глубоко проникающего в плоть ножа, ведомого неторопливой рукой, нарастала волнами, опустошая разум, оставляя только одну мысль – не сломаться!
Не поддаться.
Выдержать.
Вытерпеть.
Отомстить.
Пока Хранитель выводил на его спине неизвестные иероглифы, Гокудера повторял про себя эти несколько слов, как мантру. Как единственное, что могло помочь ему сохранить себя.
Потому он уже никак не реагировал на то, что Хибари теперь уже не ножом, а языком водит по его коже, обводя поверху начертанное им слово, слизывая кровь. Лишь когда его перевернули и подхватили под поясницу, приподнимая над стершим кожу бетонным полом, он спокойно посмотрел туда, где должна была быть фигура Облака, склонившегося над ним и, разлепив спекшиеся губы, хрипло произнес, давя сухой, дерущий глотку когтями, кашель:
— Ты сдохнешь.
Вместо ответа – новая боль. Там, где Хаято ее никогда не испытывал. Он привык брать, а не отдавать. Но сейчас ему было плевать на эту новую ступень в его унижении. Плевать на то, как член мужчины разрывает неподготовленное анальное отверстие, как насухо проникает внутрь до упора и, увлажненный кровью, легко выходит до конца. Чтобы новыми толчками заполнить его изнутри.
Укус в плечо, в подбородок, губы, тревожа только переставшие кровоточить раны. Поцелуй больше похожий на попытку высосать из Гокудеры душу через рот. Но душа свернулась в глубине сознания змеиными кольцами, отгороженная, сосредоточенная на взращивании новой ненависти. Тихой, не явной. Взрослой.
Оттенки боли перестали играть значение. Дерущая на месте израненной спины, жестко трущейся о бетон, накатывающая волнами в месте заднего прохода, ноющая в ребрах, тупая в руках. Все тело превратилось в один свалявшийся ком боли, и она перестала быть чем-то, наводящим страх. Она стала привычной, губы Гокудеры кривила усмешка. Он знал, что, когда она ненадолго уйдет, чтобы снова вернуться, он встретит ее прямо, не пытаясь уклониться, и она встанет с ним рядом, внушая страх другим.
Когда Хибари отстранился от него, оставив сперму вытекать на холодный бетон, Хаято улыбался, глядя на его смутный силуэт – тьма перестала быть для него непроницаемой, признав равным, достойным.
Чувствуя, как боль, ставшая верной спутницей, покидает его под руку с сознанием, парень спокойно сказал:
— Я буду рад, когда ты исчезнешь.
Еле заметный наклон головы, обозначающий кивок:
— Знаю.
***
Впервые он не видел обмана. Не было ни богатой комнаты, ни среброволосой красавицы, что, прикрыв глаза, наигрывала на пианино легкую мелодию, призванную развеселить того, кого не было так же, как и всего видения. Ничего не было. И от этого было так спокойно, как не было никогда до этого.
Чувствуя, как впервые за последние дни просыпается без чувства разочарования, Гокудера открыл глаза. Белый потолок, белое покрывало, белые бинты. И где-то сбоку тихий голос Бейсбольного Придурка:
— А потом Ури привела меня в тренировочный зал. Там было темно и потому мне пришлось взять фонарь, чтобы проследовать за ней – иначе бы эта хищница отгрызла мне ногу… — Такеши замолчал, а потом почти неслышно закончил. — Знаешь, Тсуна, Хибари сильно потрепал Гокудеру, на нем живого места не было.
Хаято повернул голову в сторону говорившего. Мечник сидел на краю постели, положив ладонь поверх руки Десятого, склонялся над бессознательным Боссом и вглядывался в его безмятежное лицо непривычно серьезным взглядом. Потом стал склоняться все ниже и подрывник даже с некоторым удивлением услышал свой возмущенный, немного хрипящий, голос:
— Бейсбольный Придурок, ты это что сделать собрался? – Ямомото вздрогнул и уже своим обычным взглядом, полным радости и беззаботности, посмотрел на Хранителя Урагана.
— О, Гокудера, ты проснулся!
— Нет, я еще сплю, Бейсбольный Придурок, а ты настолько перетренировался, что у тебя ум за разум начал заходить.
Зарождающуюся перепалку прервала Ури. До этого она спала, свернувшись в клубок, под боком у хозяина и, когда его голос разбудил кошку, та вспрыгнула на него и, мурлыча, стала лизать шершавым языком подбородок, задев след от укуса, больше похожий на бесформенный синяк.
Хаято дернул головой и возмущенно прошипел:
— Ури! – кошка, что удивительно, не стала выпускать когтей, дыбить шерсть и иными способами выражать свое неудовольствие поведением хозяина а, присмирев, улеглась у него на груди, все еще урча как мини-трактор.
***
Битва закончилась и молодая Вонгола вернулась в свое время, унося с собой надежду на иное будущее и иероглиф «Самоконтроль» на спине Хранителя Урагана.
Взято с - http://www.diary.ru/~settenu/?query= 2